Игра судьбы. Игра добра и зла.
Игра ума. Игра воображенья.
"Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья..."
[Геогрий Иванов]
Чем отличается духовный человек от недуховного, плотского? Правильно — духовный ищет Истину, жить не может без неё, а также на дух не переносит и презирает людей, в Истине, на его взгляд, "не заинтересованных".
Презирать тех, кто отличается по ладу своего мышления, и чьё мирочувствие невозможно с ходу раскусить и чётко для себя обозначить — вполне в стиле российской интеллигентской традиции. Об этом вспоминаю постоянно, и заново же в этом убеждаюсь, сталкиваясь с очередными дискуссиями на эти темы.
Пафос таких людей — убеждённость в нумерической единственности Истины, которая всегда — непременно с заглавной литеры пишется и даже произносится. В интонации так и слышиться торжественная дрожь, возрастает уверенность в значении собственной личности. Человеку невыносима сама мысль о том, что "Истина" подобна слизню, выскользающему не только из потной ладони, алчущей завладеть, но и от прямого, донага раздевающего бесстыдного взгляда "богостроителя".
Обмануть их несложно, — надо только поддержать то, что в традиции знаменитого Общества Иисуса (иезуитов) именуется "духовной беседой": строго институционализованная диалогическая игра, где участники услаждаются разговорами на "духовные темы". Однако как же я устал от этих игр...
"Богостроители" не выносят нюанса виноватой оговорки: "Всё, конечно, так — нo возможно, всё ровно наоборот"; вообще, любой неуверенности. Установка одна — на однозначность "позиции". Однако если моноидеизм интеллектуальных интровертов просто зануден, то кривозазеркальное их отражение — экстравертированные революционеры, борцы за "идею": опасны и отвратительны. Любя всё человечество, они не преминут отправить в расход конкретных людишек, не отвечающих их идеалам.
Именно таких "идейных" людей имел в виду Пятигорский, когда писал по несколько другому поводу о В. В. Розанове (в очерке "Племянник своего дяди"):
"Розанов через своё собственное мышление увидел текучесть мысли и перенёс её на объективность духа... А читателю было упорно неясно, что же он, в самом деле, думает, одно или другое? Розанов же ему, читателю, своё мышление, как оно есть и передаёт, а не последствия этого мышления, не определения, не объективации. Отсюда непопадание в цель при всех попытках определить Розанова как... анархиста, монархиста, антисемита, иудаиста... Его современники были прежде всего людьми идей и принципов. Оттого непрерывные личные, эмоциональные несогласия…
Розанов не терпел интеллектуальной эмоциональности, предпочитая ей даже полную холодность... Возможно, что девятисотые годы произвели кристаллизацию этого... типа, к которому относились столь разные по дарованию и направлению люди, как Брюсов, Мережковский, Белый, Блок, Флоренский. Иногда, читая высказывания о них Розанова, думаешь, что было в этих людях... нечто, что отгораживало Розанова от них, как от реальных людей. Я думаю, что Розанов невероятно остро ощущал "экранизирующее" действие идей и идейных людей, чувствовал, как идеи закрывают жизнь от него и его самого от жизни."
Наверное, именно поэтому я бы не мог быть "профессиональным богословом", хотя закончил в своё время богословский факультет университета. Боюсь я всей этой напыщенной риторики, литературщины, ауробиндовщины и хайдеггерианства с гегельянствoм, уверенно знающих, где намазано масло у бутерброда. Уж больно парткомом отдаёт. Останусь лучше при своих восточных текстах…