Некоторое время назад при чтении санскритских статей на тему тантры, опубликованных в бенаресском ежеквартальнике "Сарасвати Сушама", наткнулся на великолепнейшую в своей простоте шлоку, исполненную искромётного сарказма. Речь идёт о различном понимании "освобождения" в школах индийской мысли. Наша завкафедрой проф. "Сутракарин" сказала, что это известная строфа и что традиционно она приписывается вроде бы Шанкаре (ок. 6 в. от Р. Х.). Думаю, что её можно было бы приписать любому истово религиозному индийцу. В тексте статьи атрибуции это шлоки не производится (как и в большинстве подобных статей традиционных пандитов), стоит просто: brūte, "говорят". Ниже привожу её оригинал с переводом.
varaṃ vṛndāvanāraṇye śṛgālatvaṃ bhajāmy aham,
na tu vaiśeṣikīṃ muktiṃ prārthayāmi kadācana.
Лучше мне стать шакалом
Во Вриндавана рощах,
Нежели освобожденья
Добиваться вайшешиков.
"Аранья" (araṇya) — это либо "лес", либо вообще всякая "пустынная местность". Думаю, что в те далёкие времена, когда некий анонимный злой язык сочинил данный стишок и пустил его в оборот (пожалуй, что много больше одного тысячелетия назад), вокруг Вриндавана, где в незапамятные времена синекожий юный Кришначка "трансцендентально" (как пишет Свами Прабхупада) развлекался с пастушками-гопи, действительно росли дикие леса. Это сейчас там горы пластика и иного мусора, жалкие кирпичные лачуги и ветхие домики, и, кажется, ни одного сколько-нибудь приличного дерева. Не говоря уже о целой "аранье", то есть непроходимой чащобе с разными дикими тварями.
"Освобождение вайшешиков" — словосочетание, конечно, амбивалентное. Имеется в виду "[религиозное] освободение" или "спасение" (мукти) "согласно воозрениям вайшешиков" (т. е. натурфилософов): сиречь genitivus subjectivus, а не objectivus. Если совсем дословно, то "вайшешиковское освобождение".
Шлока означает дословно: "Лучше бываю/становлюсь причастником шакаловости/природы шакалов в лесу/чаще Вриндавана, но не стремлюсь когда-либо к вайшешиковскому освобождению".
Имеется в виду, по-видимому, предпочтительность перерождения шакалом в лесах Вриндавана, где есть шанс встретить Господа Кришну или, по крайней мере, ежедневно слышать киртаны, воспеваемые в честь божественного юноши, и тем самым обрести личное спасение в образе мохнато-хвостатого верного преданного-бхакты "Божественной Личности", нежели чрез множество эпох-кальп добраться до статичного нирванического состояния, лишённого какой-либо динамики и познания: вечное одиночество в вечном же мраке и холоде.
По крайней мере, именно таким представлялось "освобождение" занудных натурфилософов эмоциональным почитателям личного Бога. Мне это напомнило жаркое восклицание Блеза Паскаля, о том, что его привлекает — "не Бог философов и учёных, но живой Бог Библии, Бог Авраама, Исаака, Иакова...".
Как видим, проблема совместимости философов и людей чисто религиозных (мистиков) характерна не только для Европы. Решался этот спор всегда по-разному (ср. Фому Аквината, согласно преданию назвавшего перед смертью все свои великие трактаты "соломой"). В Индии, например, уже почти в наши дни (всего-то несколько десятилетий назад) великий пандит из Митхилы, грамматик и найяик Ачарья Рамешвар Джа, становится преданным учеником кашмирского Свами Лакшманы.
Однако для индийских традиций (и школ) философского знания характерное ещё и то, что можно придерживаться той или иной философской позиции, быть знатоком тех или иных "систем научного знания" (шастр), и независимо от того глубоко почитать личного Бога: Махешвару-Шиву, Вишну, Кришну, Дэви (Кали, Дургу, Лакшми...) и т. д.
И это, как сказал бы А. М. Пятигорский вместе со своим другом Мерабом Мамардашвили — "просто другая жизнь философа".
[На фотографии сверху:
Так же, как вриндаванские шакалы-кришнаиты, бенаресские собаки-шайвы с несомненностию достигнут после смерти конечного освобождения]