Обнаружил у своего френда-санскритофила
renuvate в одном его ПОСТЕ красивую санскритскую строфу, принадлежащий великому индийскому поэту-классику Бхартрихари (ок. 5-7? в. н. э.). Каждый индиец, хотя бы несколько знающий санскрит, помнит и с удовольствием цитирует из его знаменитых Трёх Сотниц ту или иную строфу наизусть. Эта строфа (cf. Шрингарашатака 88) показалась мне весьма любопытной, а с приведёнными переводами я не совсем согласен. Вот и решил разобраться, попытавшись сам точно понять эту строфу, и что за ней стоит.Вот эта строфа на санскрите. Стихотворный размер — изящнейшая и широко распространённая в санскритском стихосложении "игра тигра" (śārdūlavikrīḍita).
no satyena mṛgāṅka eṣa vadanībhūto na cendīvara-/
dvandvaṃ locanatāṃ gataṃ na kanakair apy aṅgayaṣṭiḥ kṛtā/
kin tv evaṃ kavibhiḥ pratāritamanās tattvaṃ vijānann api/
tvaṅmāṃsāsthimayaṃ vapur mṛgadṛśāṃ mando janaḥ sevate//
Ниже даю свой перевод, как можно более точный (по моему разумению), хотя и не подстрочник, и не буквальный, но возможно близкий к оригиналу. Получилось что-то в стиле коранического "садж´"-а, т. е. ритмизованная проза с ассонансами на конце и посреди стихов.
Небольшое отступление: не будем забывать, что перевод — это НЕ то, как там в оригинале "на самом деле". Любой перевод, если только он не противоречит грубым образом правилам языка оригинала — всего лишь интерпретация, попытка понять, что именно имел в виду автор и, в конечном итоге — всего лишь гипотеза, которую переводчик пытается подтвердить теми или иными своими аргументами. Для изложения этих соображений и существует такая вещь, как комментарий: в литературах восточных, как, например, в санскритской, вещь вполне обычная, но русской читающей публике не столь привычная и ею ценимая, как в случае классического индийского читателя.
Итак, мой перевод:
О, всё Это не так, что воистину: та,
что "с меткою лани — Луна —
соделалась ликом",
"двоица лотосов синих очами стала",
a изукрашена златом — "тростинка стана".
Однако глупец-человек, чьё поэты воображение
именно тем ввели в заблуждение,
пусть даже ему и ведома правда дела,
боготворит ланеокой девицы чудесное тело,
что лишь кожи и мяса с костьми сложение.
Для сравнения даю английский перевод John Brough (взято тaкже у "renuvate"), который очень красивый, однако весьма вольный:
Her face is not the moon, nor are her eyes
Twin lotuses, nor are her arms pure gold
She's flesh and bone. What lies the poets told!
Ah, but we love her, we believe the lies.
(Eng. tr. by John Brough)
Перевод "renuvate":
Не правда, не правда, луна ей не стала лицом, и не лотосы, нет,
Глаза её, и не из золота вовсе изящный её силуэт.
Но ум, поведясь на обман рифмоплётов, пусть зная прекрасно о том,
Что тело красавиц — кость, кожа, да мясо, — по-глупому просто влюблён.
Примечания:
Дело здесь, конечно, вовсе не в том, что лицо её напоминает влюблённому юноше Луну, а глаза подобны паре лотосов и т. д. (как у John Brough). Санскритский оригинал говорит совершенно об обратном: mṛgāṅkо vadanībhūtаḥ, то есть дословно "Луна стала лицом" или "являет собой лицо". Поэт созерцает лицо возлюбленной в полной ночной Луне, а два синих лотоса, увиденные им в пруду, тотчас становятся в его воображении глазами прекрасной девицы: indīvaradvandvaṃ locanatāṃ gataṃ.
К выражению: aṅgayaṣṭiḥ kanakaiḥ kṛtā. Конечно, "яшти" может обозначать "стебель" или "ствол", и даже лиану (откуда у переводчиков — "рука"; хотя для обозначения рук, обвивающих стан возлюбленного, гораздо более распространено слово latā, "лиана"), а также тростник, тростинку, нечто тонкое и хрупкое. В словаре Апте к лексеме yaṣṭiḥ, кроме всего прочего, даётся пример именно композита aṅgayaṣṭi-, при этом yaṣṭi переводится как "anything thin, slim or slender (at the end of compound after words meaning "the body")", а сам композит как "frame", то есть нечто, что можно перевести как "стан".
Переводчики перевели aṅgayaṣṭiḥ kṛtā kanakaiḥ как "aṅgayaṣṭiḥ, сделанная из золота". У слова kṛtа- есть ещё значение "украшенный" (ср. известное: eṣa vandhyāsuto yāti, khapuṣpakṛtaśekhara...), тем более что здесь слово kanaka- во множественном числе. Получается, что aṅgayaṣṭiḥ (ед. ч.) СДЕЛАНА из злат (мн. ч.)? Но если помнить о мною приведённом значении причастия kṛtа-, и то, что композит вряд ли обозначает "руку", а также и ещё раз взглянуть на приведённую мной фотографию индийской девушки, буквально всю в золотых украшениях (а не только руки), то станет ясным, почему это выражение я понял и перевёл именно так. Здесь kanakāni (instr. plur. kanakaiḥ) — это "золотые украшения/безделушки/вещицы".
Автор считает, что поэты (kavi) "уводят прoчь", сводят с пути, дурачат, "вводят в заблуждение умы" (pratāritamanas-) прислушивающихся к ним людей, дураков-„тугодумов“ (mando janaḥ). В данном случае фраза pratāritamanā mando janaḥ читается вместе и обозначает буквально "глупый человек, чей ум был задурён/обманут". pratāritamanāḥ — это, естественно, бахуврихи. Для знающих сколько-нибудь вьякарану и читавших Махабхашью: это хороший пример особого, не совсем стандартного типа композита, т. н. sāpekṣasamāsa (вся фраза по типу devadattasya gurukulam).
Возвращаясь к началу моего комментария: мы видит, что образ возлюбленной и её красот постоянно преследует юношу, очарованного ею, куда бы он ни пошёл, и мы видим, какие именно это образы. Однако почему его преследуют именно ЭТИ, именно такие образы?
Поэты (которых, конечно, нельзя здесь называть презрительно "рифмоплётами"! Рифмоплётом был бы kukavi, "дурной поэт") "дурачат" своих слушателей или читателей именно так, таким образом (evam), т. е. изложенными в первых двух падах распространёнными поэтическими клише, самой клишированностью своей поэтической речи.
Здесь автор, как мне кажется, не имеет в виду, что девица, в которую влюбился бедный mandomanāḥ, на самом деле уродлива, и глаза её в жизни напоминают не красивейшие синие лотосы (indīvara), или прекрасные глаза лани или косули (mṛgadṛś), но вытаращенные зенки болотной лягушки, только парень этого почему-то не видит. В действительности акцент несколько другой: смешна не внешность девицы, но смешны, потому что давно набили оскомину, поэтические штампы, от которых автору, который сам великий поэт, спасения нет: как все санскритские поэты, он человек высокоучёный и поэтому все эти "аланкары" (поэтические тропы) давно знает наизусть. Луна должна непременно напоминать юноше о лике возлюбленной, в парe синих лотосов тотчас же видятся очи красавицы, а изукрашенная множеством золотых побрякушек фигура девушки должна непременно напыщенно зваться "тростинкою стана".
Третий и четвёртый стихи строфы интересны не столько своими отсылками к биологическим истинам, к тому, "как есть на самом деле" (tattva), и что должен, по идее, знать любой дурак: каждое человеческое тело (vapus), будь оно хоть трижды прекрасно, чудесно (vapus), на самом деле состоит из тех же самых кожи, мяса и костей (tvaṅmāṃsāsthimaya).
И даже не тем они любоптны, что, даже и зная эту горькую правду жизни, дураки, введённые в заблуждение имеющими хождение традиционными поэтическими метафорами, невесть что о предмете своих чувственных воздыханий навоображали, служа подобно божеству или почитая его как божество (sevate) -- одному этому прекрасному (vapus) телу (vapus) [ни о какой женитьбе тут речи, естественно, не идёт, но лишь о любовном томлении].
Нас тут особенно заинтересовать может аллюзия на медитацию о человеческом теле, требующая ясно представить предмет своих вожделений со всеми его красотами, подвергающийся поэтапному смертному распаду, до полного безОбразного безобрАзия. Подобные медитации описаны ещё в раннем палийском буддийском каноне; они были широко распространены в качестве духовного упражения для буддийских монахов, желающих победить свою чувственность. Эта явная буддийская аллюзия может служить подтверждением гипотезы о том, что поэт Бхартрихари, возможно, был буддистом или, по крайней мере, был тесно связан с буддийскими кругами.
И, наконец, ещё такая тонкая штучка: сам Бхартрихари, как поэт (kavi), наверняка был не чужд всех этих поэтических красивостей. Иронизируя над "поэтами, вводящими в заблуждение дурака" с помощью всяких поэтических стереотипов, он иронизирует и над самим собой, одним из величайших среди поэтов, который, к тому же, как всякий настоящий поэт, никак не может победить присущую ему, как мужчине, чувственность и готов "почитать как Бога" (√sev) всякое прекрасное женское тело (vapus) и служить (√sev) ему, хотя и зная, что за всеми этими красотами скрывается на самом деле (tattvam).
नो सत्येन मृगाङ्क एष वदनीभूतो न चेन्दीवर-
द्वन्द्वं लोचनतां गतं न कनकैरप्यङ्गयष्टिः कृता ।
किन्त्वेवं कविभिः प्रतारितमनास्तत्त्वं विजानन्नपि
त्वङ्मांसास्थिमयं वपुर्मृगदृशां मन्दो जनः सेवते ।।
[Картинка украшенной золотом индийской девушки взята отсюда.
На нижнем изображении: место погребальных сожжений в Бенаресе, Маникарника-Гхат. Фото проф. В. Г. Лысенко, all rights reserved].
