Некоторое время назад я понял, чем так эмоционально тягостны бывают старые друзья, знакомые или родственники, особенно знающие тебя с детства или от юности. Ты для них — давно дописанная книга, в которой нет непрочитанных страниц и никаких особенных сюрпризов ожидать невозможно. И многие из них желают непременно погрузить тебя при встрече в свой собственный бурливo- неспокойный бред бытия, который для самого тебя давно уже стал полуисчезнувшим отсветом прошлогоднего сна.
Одна старая приятельница почти каждый раз вспоминает, при встрече раз в несколько лет: "А помнишь, как ты ТОГДА (четверть века назад) не дал нам списать такой-то предмет и накричал на нас с N.? Не стыдно?" Говорю: "Как я могу помнить, что произошло с человеком, который давно умер и истлел, и тропинка к могиле которого давно заросла густым лесом?"
Именно поэтому, наверное, практика бодхисаттвы, описанная в знаменитых 37 строфах тибетским кадампинским мыслителем Тхогме Сангпо (14 в. н. э.), требует от человека, желающего коренным образом измениться, оставить всё своё привычное окружение — дом, родичей, друзей и недругов, — и отправиться в совершенно новую страну. Кажется, об этом же примерно говорил и Христос, требуя для тoго, кто хочет быть Его ученикoм, "возненавидеть" сродственников своих. В этом — смысл не "колбасной" эмиграции.
Общаться мне бывает интересно в следующих ситуациях: когда встрачаю человека, в чём-либо значительно превосходящего знаниями (настоящего профессионала в областях, о которых сам я знаю очень мало или совсем ничего) или жизненным опытом. Тогда я предпочитаю слушать, задавая наводящие вопросы. Таково было общение с Аверинцевым, причём я заметил, что в последние годы нашего общения Сергей Сергеевич всё чаще задавал мне свои вопросы, а не только отвечал на мои или произносил монологи, на которые был горазд.
Другая ситуация интересного мне общения: педагогическая, требующая от меня нечто кому-то рассказывать или объяснять, а также делиться опытом. В последние годы такие ситуации складывались всё чаще. Куда ни кину в институте взгляд — всюду мои студенты, прошедшие через ежовые рукавицы одного, двух или всех трёх моих курсов (не считая факультативов), которые приходилось вести. И это если не считать моих студентов-балтистов в другом университете.
За много лет, особенно пребывания в орденских общинах, виртуозно научился владеть наукой пустопорожних бесед ни о чём, делая заинтересованную мину при том, что наводит скуку и зевоту, и научившись незаметно и дипломатично отражать уколы и уязвления тех, кто желает эмоционально утвердиться за чужой счёт. Этот социальный навык — главный опытный и ощутимый результат продолжительного пребывания в монашеских общинах. Ибо нигде не бывает собрано в одном месте столько твоих потенциальных недоброжелателей и завистников, да и просто эмоционально лабильных личностей, как в орденской общине, среди попов и других профессиональных христиан.
Общение со случайными людьми: small talk, часто с теми, кто принадлежит к социально чуждым, далёким кругам. Бывает скучным, ведОмым из вежливости. Но бывает такое классово чуждое общение и чрезвычайно интересным: с венскими бомжами, работягами, вышибалами в ночных заведениях, полукриминальными элементами, разного рода мигрантами или, наоборот, с роящимися в аквариуме междусобойчика аристократами, почитающими себя избранным обществом. Тут бывает, что для тебя открывается целый новый мир с его перспективам, заботами, внешними повседневными страхами и душевными страхованиями, пугающимися собственных призраков.
Всё думаю — откуда во мне интерес к этим социальным экспериментам и "хождению в народ"? В детстве и юности я был очень замкнутым и робким, но постепенно, за годы изменился самым коренным образом. Наверное, направление тому дало и привило к сему вкус некое Общество Иисуса. Тaвро, которое впечатывается глубоко.
Но лучше всего я чувствую себя в своём домашнем эремиториуме (эрмитаже), в окружении пыльных старых друзей, источающих привычный запах старой бумаги и дух книжности, нимало не припоминающих тебе ошибки или пороки юности, и не превращённых ещё волею идеологов глобализма и мобильности в неухватные точечки и палочки, мертвенно мерцающие на бледном экране.
И самым редким бывает пребывание с теми, кто ясен духом и светел, не охватывая тебя щупальцами своих темнот, оставляя свободным. Не здесь, не здесь...
[На верхней картинке: автор Журнала в квартире своих друзей в Бейруте, попыхивая "аргили".
На нижней картинке: келлия горного отшельника наверху скалы в Ливанских горах, сверху от деревушки Хардин; на престоле -- всенепременная статуя латынской Богородицы Фатимской.]
