В последние дни мне приходилось усиленно размышлять о проблематике так называемой "национальности", "национальной идентичности" и патриотизме. Всё это в связи как с реакциями некоторых читателей на некоторые постинги в моём ЖЖ, так и по следам частной переписки с отдельными лицами.
Кажется, редко какая тема вызывает такие взрывы эмоций, как эта. Разве что ещё одна, не менее острая, а пожалуй, что и более небезопасная с точки зрения современных понятий о политкорректности — о тер_роризме. Пусть даже это всего лишь попытка религиозно-философской зарисовки, попытка подумать, не обязательно используя сразу же готовы штампы. Которые как раз суть уход от думания в идеологию.
Размышления человека "постороннего", не желающего немедленно быть вовлечённым в гущу бурления страстей — вообще дело в высшей степени непопулярное. Особенно в России, или шире, в русскоязычной среде, которая очень не любит всякого рода посторонних мыслей, припечатывая их сразу же, как минимум, "гнилым эстетизмом" или, скорее, "происками врага". Нередки спекуляции о том, сколько такому шакалящему иудушке платят, построчно, за "очернение святынь".
Лишний раз убеждешься, сколь сильна в русскоязычной аудитории таинственная магия слова. Сколь по-своему библейско его ветхозаветное ощущение, которое не различает "слово" и "дело" (в еврейском понятии רבד "davar"). Как тут не вспомнить гётевского Фауста с его "am Anfang war die Tat" ("в начале было дело") — явная аллюзия на пролог к Иоаннову Евангелию!
Я до сих пор помню, как мне с детства пытались втолковать, что есть "родина", то есть всякие там берёзки, ручейки, помойка около дома (последнее я уже сам додумывал из протеста) и тому подобные сентиментальные, дорогие сердцу вещи. А есть "Родина", обязательно с большой буквы, то есть Ленин, Партия, самая счастливая на свете страна, где всё бесплатно, где самые улыбающиеся на свете детишки и вообще всё самое-самое... Шизофрения двух "Р/родин" ещё долго преследовала меня в мыслях, да даже и теперь — нет-нет, да и нахлынет...
Все мы, наверное, помним, что "Родина начинается" также и "с картинки в твоём букваре". Для меня тут с самого детства было не всё так просто. Хотя бы по причине моего с детства дву- или, я бы сказал, почти триязычия — если, помимо русского и латышского, ещё считать латгальский отдельным языком. Быть русским для меня с самого моего советского детства значило автоматически быть "советским", то есть считать своим весь блок идеологических идентификаций, который мне предлагалось взять на вооружение, вроде всего „самого-самого“, которое обязательно лучше, чем где-то "там". А также агрессивного убеждения, что "Бога нет и никогда не было". То, что любое "наше", конечно, всяко лучше "ихнего", почиталось не требующей доказательства аксиомой, при этом никто меня так просто отпускать "туда", чтобы глянуть и сравнить, видимо, не собирался. В это надо было "только верить". Так же, как и в то, что "наука доказала" отсутствие Создателя по причине "эволюции" и всего такого прочего.
С доказательствами обратного у меня было в детском и юношеском возрасте слабовато, но тем более отчаянное внутреннее отталкивание вызывали эти формулировочки. Неприятие подспудно копилось, оборачиваясь до поры до времени видимым конформизмом, пока не достигло критической точки, ставшей в судьбе поворотной. Впрочем, как писали Стругацкие в своём "Понедельнике...", "это уже совсем другая история".
Наоборот, Латвия была для меня с самого детства как бы маркером "альтернативы". Все прибалты мне представлялись чуть ли не диссидентами, а знакомые исключения только, казалось, подтверждали правило. На нередкий вопрос в детстве то ли родственников, то ли знакомых о том, кто же я такой, латыш или русский, я, помнится, отвечал, что "я на 50% русский и на 100% латыш", чем очень их веселил.
На самом деле, весёлого тут было мало. Когда я получал в 1986, кажется, году свой первый (и последний) советский паспорт, то на вопрос паспортистки, какую "национальность" вписать в соответствующую графу, я не колеблясь (так как уже давно всё обдумал и решил) сказал, к её ужасу и недоумению, "латыш". На попытки её уговоров и взыванию к разуму неокрепшего умом юноши ("тебя же на работу не возьмут, учиться не сможешь в вузах"...) я настоял на своём. Выбор был не между матерью и отцом, конечно, а между тем, быть ли мне "советским" или "европейцем" в своём самоотождествлении. Я предпочёл "европейца".
Как уже сказано, лезущая в глаза и уши вместе с утренним гимном прогрессивная атеистическая советскость вызывала резкое внутреннее неприятие, но его полагалось ото всех тщательно скрывать. Глубоко в сердце запала мне фраза, неоднократно слышанная от пожилых людей у нас на даче под Сосново, в том числе и от собственной бабушки: ""Маяк" всё врёт". Это мнение вполне лояльных советских граждан о советский радиостанции. Лживость советской пропаганды, вынуждающая меня самого "жить по лжи", вплоть до мыслей, вся сконденсировалась с тех пор для меня в этой единственной фразе, как вокруг кристаллика, опущенного в перенасыщенный раствор соли.
Латвия была для меня с детства не только маркером не-советсткости, но и своего рода "выходом" в Европу. Для меня этот выход был в христианстве. Церковь, а именно, Церковь католическая, стала для меня, говоря знаменитыми пелевинскими словами, "внутренней Монголией" и "убежищем души". Звуки органа, запах ладана, латинские песнопения, праздничные процессии, прикладывание после Литургии к реликвиарию, с завистью наблюдаемое причащение взрослых, на коленях стоящих у накрытой белой скатёркой предалтарной балюстрады "Божьего стола", вся эта чудесная "хореография" ещё не реформированной Мессы глубоко запали в душу, да так, что никакая Индия и прочие романтические увлечения не смогли этих воспоминаний с их "клеточного уровня" изгладить.
Рассказы бабушки о Христе (не думаю, что их очень много было, но для ребёнка всё иная мера) вызывали живые картинки в воображении, которые ещё до сих пор ясны в моём сознании. Как чётки воспоминания и о строгом наказе бабушки (в Латвии) не говорить нашим соседям о том, что мы опять "были в церкви" — сосед был какой-то шишкой в местном горисполкоме. Запало с глубокого детства и то, что "Христос несёт людям прощение". Подобных фраз, о прощении всех врагов и милосердии, мне в советской действительности слышать не приходилось. Так складывался вокруг католической церкви для меня ореол романтической секретности и альтернативного мира, составляющего своего рода анти-мир и спасение от агрессивной советской действительности.
Одним из доказательств "полезности" католичества, бывшим, конечно же, более аргументом для "внешних", было для меня подхваченное где-то знание о том, что "невозможно понять сюжеты изобразительного искусства, не зная Библию". А картины, скульптуры и Библия прочно связывались в моём сознании с Европой.
Итак, если представлять себе понятие "национальности" в качестве "этнических корней", как это и бытует в России, то у меня их было с самого детства две. Положение усугублялось тем, что и на обоих языках я говорил с самого детства. Необходимость "выбирать", как с меня постоянно требовали люди и обстоятельства, была мучительно-травмирующей: так оцениваю теперь свои смутные тогдашние ощущения. То же можно отнести и к "культурам" (что бы под этим весьма расплывчатым понятием ни понимать конкретно). И то, и другое было всецело "моё". Вероятно, именно по этим причинам дальновидный "самый успешный менеджер" весьма неодобрительно относился к смешанным бракам.
Только приехав в Австрию, в первый раз в 1993 году, понял, насколько здесь, в Европе, иное преодставление о "национальности", нежели советско-российское. Здесь "национальность" (Nationalität) — это, попросту, гражданство, государственное подданство. Всех этих штучек с "этносом и расой" европейцы в упор не понимают. В тебе может быть намешано сколь угодно всяких "кровей", мне лично знакомы люди, с детства говорящие как минимум на 3 языках. Нo если у тебя австрийский паспорт (как у меня), то ты — австриец. И точка. Домашних культур и языков может при этом быть больше двух, официально это никого не интересует.
Со всё возрастающей тревогой слежу за умонастроениями в нынешней России. В глаза бросается всё более агрессивная фразеология, оперирующая, опять же, клишированными, готовыми выражениями, маркирующими, подобно государственным границам, территорию "своего", отделяя его от "чужого". Насколько я начинаю понимать, здесь несколько принципиальных маркеров. Во-первых, "русская нация". Причём соотнесение именно коллективно-родовое, по принципу "этноса", а никак не государственной принадлежности.
Если раньше, в советское время, все обязаны были быть "советскими интернационалистами", то теперь всякому "русскому" положено быть православным, а не просто иметь в кармане российский паспорт. Вопрос, а как же быть с т. н. "этническими русскими", не исповедующими православия, а, к примеру, католичество, буддизм или ислам, остаётся за кадром.
Не знаю, действительно ли грозит опасность именно русскому народу, от всяких "инородцев". Но если бы опасности не было, её следовало бы придумать. Что же может лучше сплотить группу, как не чувство общей опасности и образ общего врага? Является ли этот аватар врага в виде американцев, грузинов или ужасных прибалтов, дело десятое.
Постоянно предлагают в виде самоцензуры искать, "кому это выгодно" (ещё одна чудесная фразочка из репертуара), прежде чем сделать какое-либо утверждение на тему государственной политики. Ну конечно, выгодно "им", желающим как минимум, поработить русский народ, а в пределе, конечно, же, уничтожить. Только определившись насчёт "выгоды", можешь правильно расположить себя в отношении сторон баррикад.
Раз "православное христианство", то последует напоминание о необходимости "молиться за начальство", даже "любить его". Ну хорошо, молиться-то христианин может за всех, кого угодно. Но не забудем, что обращено сие новозаветное увещевание к "рабам"! Вновь является вопрос о разных подходах к интерпретации библейских текстов... Ну что же, если рабство признаётся нынешними государственными мужами России в качестве "эффективной экономики", а недоброй памяти главный Рабовладелец — "эффективным менеджером" или даже "великим политиком", то роль Церкви, видимо, и состоит в традиционном освящении таких отношений. Но тут я, надо признаться, радуюсь, что "вовремя смылся". Считать себя "рабом" самопровозглашённых владетельных дяденек не хочется.
Демократия для меня не является никоим образом "дерьмократией", а плохая демократия, считаю, всё же получше, чем хорошая, добрая "дикататура с человеческим лицом". Но это всего лишь личное мнение.
Проблема миграции и наплыва "инородных" мигрантов, которая видится чуть ли не как корень бед России (по крайней мере, я так понял из личного эпистолярного общения и из СМИ), далеко не только российская прерогатива. Вся Европа сталкивается с проблематикой нелегальной миграции и "конфронтации цивилизаций". Это действительные серьёзные проблемы, и не только социальные, и их надо конкретно решать.
Но здесь любопытен некий двойной стандарт. Если мигранты и "инородцы" в России — это "ужас-ужас", то те же русскоязычные мигранты в Прибалтике (каковы бы ни были причины появления этих "мигрантов", составляющих в Латвии почти половину населения), представляющие собой проблему для молодых национальных государств и многих обывательских рассуждений представителей "титульной нации", видятся в ином свете. Наверное, большинство из нас, действительно, способно адекватно воспринимать только "своё"...
Особая любовь и традиционное трепетное почтение в России к Государству и связанной с ним "Вертикали" также всем нам известна. Однако, памятуя мудрое ленинское (?) определение, что государство — это прежде всего "аппарат насилия", я, каюсь, не испытываю особого влечения к возможности быть этой мифологической "Вертикалью" изнасилованным. Не являясь мазохистом, мне не хочется при этом, по известному анекдоту, "пытаться расслабиться и получать удовольствие".
"Вертикаль" дорога для меня как идея только в том случае, если это метафора нашей устремлённости к миру Горнему, не зависящему от сиюминутных прихотей государственных чиновников и даже от "национальных интересов". Понятно, что Кесарю всё равно приходится платить "кесарево", от этого не сбежишь. Но пытаюсь всё же не забыть, как относились христиане первых веков к предложению покадить перед изображением Кесаря ладаном, какой мерзостью им это казалось...
Очередной подобный обоюдоострому мечу маркер, призванный "своих" агнцев отделись от "чужих" козлищ — известное отделение тех, кто говорит "Россия", от произносящих, якобы с ненавистью, "эта страна". Как будто человек, свою страну трепетно любящий, не может критически поразмышлять о творящихся в ней безобразиях (иже нарицаются "дурдом"), в качестве мысленного наблюдателя со своей рефлексирующей метапозиции, требующей именно непричастности. Нo это, опять же, особая тема.
Патриотизм, как естественное чувство любви к "своему дому", мне глубоко симпатичен и понятен. Но вот его, как статую очередного бога, воздвигают на одном из многих алтарей. И порою во имя этого божка требуют забыть слова Христа о том, что "Царство Моё есть не от мира сего", и считать низшим всё, что не относится к моей "патрии", то есть отечеству. И тогда мне хочется, "подражая Господу", взять в руки кнут или кувалду...
На всегдашний вопрос о том, как же всем нам, то есть "нашим" и "ненашим", понять друг друга, мне вспоминаются слова, сказанные героем "Ностальгии" Тарковского: "Разрушить государственные границы".
Понимаю, что на вызов бесов национализма и шовинизма выход может быть только один, на уровне исключительно индивидуальном. Это очищение своего собственного языка, своего мышления от вирусов всяческих идеологизмов, подменяющих "единое на потребу" тёплым, утробным идолополконством. Попытка, которая должна для людей "ангажированных" неминуемо выглядеть как анархизм.