Одна из моих любимых комедий венского драматурга Йоханна Нестроя, которую сам автор называет пародийным фарсом в трёх актах, называется "Ни лавр, ни посох нищего". У меня с Нестроем связано много личного. Помимо всего прочего — два года работы в Академической гимназии в Вене, где Нестрой в своё время проучился 3 года, а также жизнь в течение пяти лет бок о бок с преподавательским составом известной венской "Шотландской" гимназии (Schottengymnasium) из числа монахов-бенедиктинцев, в коей гимназии Нестрой провёл 5 лет, до поступления в Венский университет.
Читать запоем его я начал ещё в Австрийской библиотеке в Питере (располагавшейся тогда где-то в закоулках здания Филологического и Восточного факультетов СПбГУ на набережной), в довольно уже далёком 1994 г, тягуче ностальгируя по горам полюбившейся Австрии и кривым венским улочкам, а также упражняясь в венском диалекте, где и наткнулся на упомянутую комедию, написанную, как и все произведения Нестроя, на сочном народном венском идиоме. Кстати, в те годы мне довелось видеть представления по пьесам Нестроя в живом исполнении в традиционных венских кофейнях, как у знаменитого Dommayer-a, прямо между столиками попивающей Wiener Melange публики.
Из этих пьесок и водевилей меня, известное перекати-поле, едва припоминающее свои "родства" (но, впрочем, никогда их и не забывающее), глубже всего поразили комические куплеты одного из главных героев, господина Хризостомa Вездейного (Chrysostomus Überall). Вернее не то чтобы поразили, но как-то запали в душу, пустив цепкие корешки.
[*Комически-придурковатая рецитация сих куплетцев вот уже 20 лет как стала своего рода весёлым ритуалом, неизменно открывающим общение с моей венской "матушкой" Ренатой, почтенной многоучёной -- хотя и без дипломов о высшем образовании -- дамой-домохозяйкой и добрейшим моим другом, бесхитростно и самоотверженно деятельною, подлинной христианкой, неустанно творящей добро знакомым и совершенно незнакомым ей людям, которой я, наверное, практически самым главным в своей жизни обязан. Обязан Австрией, Веной, всеми своими высшими образованиями и многим-многим другим. Говоря проще, обязан самой жизнью, какая уж она у меня ни сложилась в последние два с лишком десятилетия. Сошлись и сроднились мы с ней в своё время в пору помощи военным беженцам из Югославии в лагере в Трайскирхен в Нижней Австрии, на почве любви к искусству и литературе и любопытствa к азиатским странам и религиям, в бытность мою послушником в таинственно-устрашающе звучащей для всякого русского уха Societas Jesu].
В этих виршах упомянутый господин сетует на новомодные привычки "нынешних людей" ездить туда-сюда по миру в поисках опасных приключений на свою бедовую голову. Болтливый господин Вездейный, очевидно, предвосхитил в своих бурных филиппиках нынешний туризм с его стремительно порхающим кружением потребителей дозированной культуры и зрелищ по странам и континентам, после коих, однако, в умах и сердцах остаются разве что курсы местных валют и разнообразие напитков в буфетах all-included.
Добрейший Вездейный советует никуда не ездить, чтобы не огрести на свою шею разнообразнейших напастей. Сам же он... Впрочем, предоставляю слово самому нравоучительному герою:
1.
Viele fahren über Hütteldorf bis nach Paris,
Dort verspiel’n s’ ihr ganz’ Geld, o, da machen s’ a G’fries.
Viele fahren nach London, so bloß zum Vergnüg’n,
Dort boxen s’ dann, bis s’ a paar Rippenstöß’ krieg’n;
Von dort über Petersburg g’schwind hin nach Mainz,
Dann machen s’ ein’ Abstecher übri in die Schweinz,
Da steig’n s’ auf die Gletscher, tun Wegweiser zahl’n
Und kraxeln so lang, bis auf d’ Nasen herfall’n.
So was ging’ mir ab vor mein’ End’,
Nein, ich reis’ nur nach Fischament.
2.
Eine Reise nach Asien, so was is brav,
Da nehmen s’ ein’ g’fangen, dann is man ein Sklav’;
In Amerika d’ Wilden, na, da is’s erst schön,
Die brat’n ein’ lebendig, hernach kann man gehn.
Vor Afrika warnt ein’ ein jeder, der’s kennt,
Fallet ich so einem Negerhändler dort in die Händ’,
Der malt mich mit Kienruß, wer schützt mich davor?
Mischt mich unter d’ andern, verkauft mich als Mohr!
So was ging’ mir ab vor mein’ End’,
Nein, ich reis’ nur nach Fischament.
3.
Das Weltteilentdecken, was hat man davon?
’s is a Sach’, die man nit mit nach Haus nehmen kann.
Drei Weltteil’ hab’n s’ eh g’habt durch viel tausend Jahr’,
Und ’s sein nit z’weni g’west, irzt haben s’ fünfe sogar,
’s wär’ Luxus, wenn i ’n sechsten entdecket dazur,
Fünf Weltteil’, das is ja in d’ Haut eini g’nur!
Was brauch’ ich dem Kapitän Roß seine Ehr’n?
Wegen ’n Nordpol mag ich mir nit d’ Nasen erfrör’n.
So was ging’ mir ab vor mein’ End’,
Nein, ich reis’ nur nach Fischament.
Перевод:
1.
Многие ездят через Хюттельдорф [*пригород Вены по Западной ж/д] в Париж,
Там они как просадят все свои деньги, и ну кривить рожу!
Многие едут в Лондон, лишь развлечения ради,
А там как станут боксировать, да и получат пару ударов в рёбра.
Оттуда махнут через Петербург быстренько в Майнц,
А там, глядишь, и в Швейцарию смотаются.
Там восходят на ледники, оплачивают проводников,
И карабкаются так долго, пока на шлёпнутся носом.
Что ж, мне ЭТОГО так не хватало в жизни?
Нетушки, я путешествую только лишь в Фишамент!**
[** маленькое провинциальное местечко в Нижней Австрии на берегу Дуная, см. на верхней фотографии. Выражение "ich reise" ("я путешествую", хотя можно понимать и просто как "я езжу"), отнесённое венским мещанином к провинцильной дыре в Нижней Австрии, звучит особенно забавно. Однако господин Юбералль ездит, по его словам, не менее двухсот раз ежегодно в свой Фишамент, а в пересчёте на 20 лет выходит, что проездил (или проездит) он в целом никак не менее 32.000 миль, что соответствует аж семи кругосветным путешествиям. Так-то, заткнул за пояс самого капитана Кука, зато избежал его незавидной участи!]
2.
Путешествие в Азию — вот это вещь!
Там тебя берут в плен, и вот ты уже раб.
В Америке — дикари, вот тут-то оно самое то,
Они зажаривают тебя заживо, ну а потом гуляй себе.
Каждый, кто знает, предупреждает об опасности Африки,
Стоит тебе там попасть в лапы торговцa неграми,
Как он тут же размалюет тебя сажей, и тут уж никто тебя не спасёт:
Смешает с другими такими же да и продаст, как мавра!
Что ж, мне ЭТОГО так не хватало в жизни?
Нетушки, я путешествую только лишь в Фишамент!
3.
Ну открою новую часть света, а мне-то что с того?
Ведь эту штуку не возьмёшь с собой домой.
Три части света уже были, причём много тысяч лет,
И это не слишком-то и мало, а теперь их уже пять!
Так что это уж роскошь, если я открою шестую.
Надо же, пять частей света, да хватит уже, предостаточно их!
А у капитана Росса-то зачем мне отнимать честь открытия?
Не хочу из-за какого-то Северного полюса отморозить себе нос!
Что ж, мне ЭТОГО так не хватало в жизни?
Нетушки, я путешествую только лишь в Фишамент!
........................................
Этот пресловутый Фишамент (в современном написании Fischamend) настолько не давал покоя моему разгорячённому воображению, что сердце моё никак не могло утешиться, пока я-таки не взял да и не съездил вместе с упомянутой приятельницей в сей центр мира. Фишаменд оказался крошечным сонным городком, где едва встретишь кого-либо на улице, впрочем, с вполне симпатичной церквушкой, как и во многих таких же австрийских городках и весях. Самое примечательное было не в этом населённом пунктике самом по себе, который скромно расцвёл в 19-м веке, как указывает название, на месте бывшего тут издревле -- чуть ли ещё не с римских времён -- рыбного промысла, с возведением лова и переработки дунайской рыбы в промышленные масштабы ещё во времена Государя Императора Франца-Иосифа, а в пойме протекающего тут же рядом Дуная, где в мае месяце глаза разбегаются от цветущих ландышей. Кажется, именно за ландышами мы тогда в те края и ездили (было это ещё в 1990-е гг.), а в само местечко завернули ради утоления моего старого любопытства и из курьёза.
Собственно, ради чего я этот рассказик и перевод затеял? Да как-то понял вдруг, что живу я уже в одной только Вене ни много ни мало как 20 (!!!) лет, а в Австрии (если считать всместе с моим последним годом в Гермaнии, перемежающимся регулярными поездками в Вену) — то уже 21 год как! Есть чего вспомнить, есть о чём погрустить… Нет, наверное, в этой относительно тихой жизни наблюдателя да примечателя никакого особенного величия, да и запросов таковых, кои свидетельствовали бы альбо о неизжитом вьюношеском романтизме, а значит, и застарелой инфантильности, или же о горшем каком безумии, по счастию, не имеется. Всё, что бывает действительно необходимо — Тот, кого в последние годы по ряду веских причин и именовать-то даже стало неудобно, даже и намёком — Он всё это по мере надобности посылает. И путешествия, порою даже не в Фишаменд, а куда и подалее, и бурные переживания встреч, предательств, расставаний, и спокойное долговременное общение, и свою толику искренней радости от причастности познанию древней мудрости, заключённой в старинных текстах, и умные беседы с преинтереснейшими антиками, и захватывающее всё существо делание.
Сколь долго сия причудливая созерцательность в относительно мирной пока Европе продлится, ведомо лишь известно Кому. Или вообще никому. Мiр наш и мир в нём хрупок, и понимаешь это вдруг, с особенной остротою, когда всё, действительно всё — с жахом готово ухнуть неизвестно (известно!) куда. Изменить ничего нельзя, остаётся лишь вспоминать, грустить, радоваться былому и с сердцебительной тревогой помышлять о безрадостном будущем. Или, что вероятнее, подавлять всякие, грозящие возникнуть о нём, мысли...
Для тех, кто желает послушать мою интерпретацию Нестроевских комических куплетов от господина Вездейного на некоем подобии венского идиома, прошу крутить ручку здесь: