Некий мой питерский друг и коллега, почтенный профессор, недавно жаловался, что ему пришлось за свою карьеру поработать чуть ли не в десятке вузов и на разных факультетах и заниматься самыми разными вещами, хотя „думать всегда хотелось лишь об одном“, пребывая при этом пространственно на одном же месте (вероятно, на своём родном факультете и кафедре). Я со своей стороны назвал его счастливцем и удачником, но не преминул о сказанном задуматься.
Сам я много и уже давно размышляю о похожем, пытаясь, со своей стороны, дефинировать собственную более чем скромную роль в востоковедном делании. Это если в наше время вообще уместно говорить о такой трудноопределимой, расплывчатой категории, как "востоковедение". Как говаривал всё тот же коллега (и это совершенно справедливо), Восток уже давно рядом с нами, живёт бок о бок, нередко прямо на той же лестничной площадке. Для встречи с ним незачем ехать на Ближний Восток, в Южную или в Юго-Восточную Азию.
В отличие от востоковеда питерского или московского, eвропейскому ориенталисту* или "азиоведу" подолгу жить и работать в одном городе и даже в одной стране вообще физически невозможно, под угрозой ухода или извержения из профессии. В наших областях ныне очень много говорят о Netzwerke и Vernetzung, то есть о создании сети научных, профессиональных контактов. С интернетом всё это прекрасно функционирует. При этом "заземлённые", малые „сети“, нуждающиеся в конкретной, плодородной почве и долгом, нежном возделывании, а также в стабильных физических структурах, — неформальные дружеские отношения, семья и т. п., то есть всё то, что создаёт специфическую тёплую, парниковую атмосферу, где хорошо думается, пишется и преподаётся, — как раз всё это подвергается последовательной эрозии и распаду. Какой постепенный рост и накопление может происходить, если ты, в силу своей профессии, должен быть готов к постоянному переезду на год-два на новое место работы — в другой город, в другую страну, на другой континент? Везде, где открылась временная (всегда — временная и ограниченная!) вакансия: лектора санскрита, куратора библиотеки, члена международного проекта по изданию чего-нибудь и т. п.
Нынешний западный востоковед — это пролетарий умственного труда, голь перекатная, без почвы и без постоянного дома, жертва проклятого глобализма. Именно так можно нас и дефинировать. И я не уверен, что несомненные преимущества и удачи императива социальной мобильности способны возместить зияние пустот и драматику разломов и разрывов, которые всё больше определяют душевный облик университетско-академического интеллектуала нынешней эпохи, как правило — клинического невротика, страдающего хронической тревожностью и трудоголизмом. Хотя — кто знает? — возможно, что моё специфическое отношение говорит лишь обо мне самом и архаизме душевного устроения, всё более привыкающего видеть обетованный новый мир и его типических человеческих выбл@ков (рекомендуемых аппробированными властителями и контролёрами дум в качестве образцов для подражания) лишь в самых мрачных тонах, навевающих непреодолимое отвращение и желание утонуть в глубоком чайнике.
Всё более нутряно понимаю программное название книжки зарисовок хронического ворчуна и кассандры, отставного некогда знаменитого биолога (у которого школьно-хрестоматийные Уотсон и Крик своровали в своё время идею двойной спирали ДНК) и критика системы науки Эрвина Шаргафа (Erwin Chargaff): "Abscheu vor der Weltgeschichte: Fragmente vom Menschen", "Отвращение от мировой истории: человеческие фрагменты".
........................................
*) В немецком языке "Orientalist" означает не востоковеда вообще, но специалиста по странах и культурам лишь Ближнего Востока.