На этот раз предлагаю вниманию всех интересующихся несколько пробных переводов одной простенькой строфы из "Времён года", приписываемых древнеиндийскому классику Калидасе. Почему именно этой конкретной строфы? Я нашёл её перевод, читая статью российского индолога П. А. Гринцера "Тема и её вариации в санскритской лирике" (ср. стр. 508 сл. в сборнике его "Избранных произведений", том I, М 2008 г.).
Читая перевод Гринцера, мне захотелось попробовать дать несколько собственных экспериментальных переводов, а также лишний раз подумать над принципами перевода поэтических произведений, сочинённых на санскрите, чья поэтика очень отличается от любой современной европейской, в том числе и от русской. Равно же мне хотелось вкратце поразмыслить над теорией поэтического перевода вообще.
Даю сначала санскритский текст в принятой международной транскрипции, для знающих язык или изучающих его:
drumāḥ sapuṣpāḥ salilaṃ sapadmaṃ
striyaḥ sakāmāḥ pavanaṃ sugandhiḥ,
sukhāḥ pradoṣā divasāś ca ramyāḥ
sarvaṃ priye cārutaraṃ vasante (Ṛtusaṃhāra 6, 2)
Прослушать санскритскую рецитацию данной строфы можно здесь.
Строфа написана смешанным размером, т. н. "упаджати", состоящим из трёх стихов в размере "упендраваджра" и четвёртого — в размере "индраваджра".
Даю метрическую схему санскритского оригинала: значком "v" обозначу метрически "легкие" слоги, а значком "—" тяжёлые. Запятой обозначу цезуру, то есть паузу.
v — v — —, v v — v — — ,
v — v — —, v v — v — — ;
v — v — —, v v — v — — ,
— — v — (,) — v v — v — — (цезура в последнем стихе представляется немного нерегулярной. Впрочем, кажется, в размере индраважра требования к цезуре не очень строги).
Далее даю перевод Гринцера (указ. сочин, стр. 514):
"Деревья полны цветов, воды — лотосов, женщины — любви, ветер — ароматов, вечера приятны, дни прекрасны — всё это, о милая. особенно пленяет [весной]".
В этом достаточно точном прозаическом переводе единственной небольшой вольностью является передача префикса "sa-" прилагательным "полный". Более точно, если передавать "подстрочником", было бы: "Деревья с цветами/в цветах, вода/поток(и) — с лотосами..." и т. д. Конечно, всё это обозначает, что весной всё "исполнено/пОлно" — цветами, лотосами, любовью и т. д.
Далее, я исходил из желания возможно более точно передать как смысл перевода, так и его ритмику. Поэтому, в качестве принципа взял перевод на русский, в котором бы санскритскому слогу "guru" соответствовал ударный русский, насколько возможно, а санскритскому "laghu" -- русский безударный слог.
Вот что получилось:
"Деревья цветут, лотос-падма — в струях,
Любовна жена, ароматы ветров,
Во сумраке счастье, прекрасные дни,
Всё это, о милая — чары весны".
Мне кажется, что здесь ритмика размера упаджати передана довольно точно (каждый может, буде возникнет такое желание, прочитать русский перевод в ритме санскритского размера упаджати). Если перевести на язык условных обозначений, где вместо "тяжёлых" скт. слогов подставить русские ударные, а вместо "лёгких" — русские безударные, то получится следующая схема, немногим отличающаяся от схемы упаджати. Кроме того, каждый стих в строфе является 11-сложником, как и в упаджати.
v — v v —, v v — v v —,
v — v v —, v v — v v —,
v — v v —, v v — v v —,
— — v v — v v — v v —.
Далее, мне захотелось заняться графоманским ХУЛИГАНСТВОМ и попробовать передать санскритскую строфу разными русскими стихотворными размерами, произведя, так сказать, "инкультурацию". Вот что из этого получилось:
1) Сначала с "псевдо-славянскими" реалиями, подразумевая, что русский читатель не знает, что такое лотос, а из деревьев для политкорректной инкультурации всяких диковинных индийских "ашватха" или "палаша" лучше всего подходит идеологически безупречная берёзка. Одиннадцатисложник остаётся, тональная схема при этом варьирует:
"Берёзки цветут, и кувшинки в рекАх,
Любовью томятся девицы в домах,
Ароматны ветры в тихи вечера,
Наслаждаюсь днями с самого утра.
Всё это — весна, нас чарует красна!"
2) Здесь я попытался дать вольное переложение строфы, чтобы содержание б.-м. соответствовало, но чтобы всё было "своё, русское", от "индийской экзотики" оставив только лотосы. Данное переложение рекомендуется петь под гитару, подобно какому-нибудь томному "жестокому романсу":
"Зацвели деревья, лотосы в потоках,
Истомились жёны от любви!
Ветры ароматны, вечера приятны,
Неги исполнены дни!
Всё это, о милая,
Прежде унылое —
Ноooвые чаaaры весныыыы!"
3) И наконец, у меня сочинилось подражание (или скорее пародия на...) М. Цветаевой:
"Дерево — в цвет!
Лотос: в пруды, —
— Бред — любовный — жены!
Ветер — не бед...,
Сладостен; Сны,
Дни, вечера — нежны.
Всё сие
Есть
Чары весны!"
Итак, мы видим, насколько важен стихотворный размер и связанный с ним ритм, и насколько изменяется наше восприятие при изменении указанных категорий и их параметров!
Конечно, сложно пердать человеку, доселе не знакомому с индийской весной, тамошними ощущениями от неё, цветами, запахами и звуками — всё то, что тонко ощутит гипотетический древний индиец, читая те же строфы того же Калидасы (или, если угодно, "псевдо-Калидасы" в случае "Времён года"). Может быть, поэтому говорят, что "поэзия в принципе непереводима"? Но это ещё не причина, чтобы не попытаться искать какие-то новые формы и способы передачи чужеземной поэзии средствами своего родного языка. Хотя бы методом проб, неудач и редких успехов.
Для введения себя в индийское традиционное весеннее настроение средствами музыки можно послушать бхаджан.