Подзаголовком данного небольшого рассуждения мог бы быть полуриторический вопрос, заданный слегка виноватым тоном: Почему же я-то до сих пор занимаюсь восточной филологией? Вопрос, предполагающий попытку некоторого разъяснения: себе самому прежде всего, а также воображаемым, или не очень, собеседникам. И заданный вовсе не из чувства вины, нет, а скорее из некоего такого „филологического“ занудства. Хотя вопрос-то этот далеко не только филологический.
К дальнейшему (пока что предварительному) развитию данной темы меня подтолкнула публикация banshur69 в Живом Журнале: http://banshur69.livejournal.com/16064.html, появившаяся в pendant к моим воспоминаниям о С.С.Аверинцеве, а также доклад В. Емельянова о кризисе ориенталистики, на сайте
http://east.philosophy.pu.ru/science/vfrk009.htm, а равно и посейчас ведущиеся беседы с коллегами.
Замечу сразу, что я считаю обе публикации весьма умными, интересными и заслуживающими самого пристального внимания попытками проанализировать современное состояние филологических наук (да и не только филологии), в том числе и востоковедческих, становление этого нынешнего состояния, а также задаться вопросом о будущем упомянутых областей гуманитарного знания. Но с некоторыми выводами обеих публикаций согласиться мне не позволяет целый ряд обстоятельств.
И не то, чтобы мне хотелось как-то начать их опровергать, -- упаси Бог, вовсе нет! Как написано в одной известно Книге: "lakum dīnukum wa liya dīn", то есть "вам ваша вера, а мне моя вера". Да будет именно так!
Своё приватное мнение я уже частично посмел проявить в соответствующих комментариях. Нет, мне хотелось бы немного и, -- здесь я попрошу Вас о снисхождении,-- за неимением чрезмерного досугa, несколько отрывочно порассуждать на темы, данные публикации вызвавшие, то есть попробовать подумать о гуманитарном знании как таковом, о филологии в частности и о личности филолога, буде таковая в современном понимании науки ещё хоть какую-нибудь роль играет. То, что этой гипотетической личностью зачастую оказывается для меня "филолог-востоковед", есть уже просто "факт моей биографии", не более того. То есть попросту типаж, мне наиболее известный по жизни. Однако и не в анализе каких-либо "типов учёных" дело. Пусть его проводят более знающие люди.
Не могу я претендовать никоим образом и на роль знатока "филологии вообще". Не мастит. Поэтому разрешу себе наперво пространную цитату из статьи С.С.Аверинцева "Похвальное слово филологии".
„Слово «филология» состоит из двух греческих корней. «Филейн» означает «любить». «Логос» означает «слово», но также и «смысл»: смысл, данный в слове и неотделимый от конкретности слова. Филология занимается «смыслом» — смыслом человеческого слова и человеческой мысли, смыслом культуры, — но не нагим смыслом, как это делает философия, а смыслом, живущим внутри слова и одушевляющим слово. Филология есть искусство понимать сказанное и написанное. Поэтому в область ее непосредственных занятий входят язык и литература. Но в более широком смысле человек «говорит», «высказывается», «окликает» своих товарищей по человечеству каждым своим поступком и жестом. И в этом аспекте — как существо, создающее и использующее «говорящие» символы, — берет человека филология. Таков подход филологии к бытию, ее специальный, присущий ей подступ к проблеме человеческого. Она не должна смешивать себя с философией; ее дело — кропотливая, деловитая работа над словом, над текстом. Слово и текст должны быть для настоящей филологии существенней, чем самая блистательная «концепция».“
Аверинцев С. С. Похвальное слово //
Юность. — 1969. — №1. — С. 98 — 102.
Прежде всего, я рад, что существует хотя бы такое понятие, как "аверинцевская мысль" (не знал до сего последнего времени, вплоть до публикации "Филологии после Аверинцева"), -- то, что ей предрекается грустная для меня лично недолговечность -- уже другой вопрос. Я не буду систематически касаться приведённых в вышеупомянутой статье доводов pro et contra "аверинцевского направления". Подражать Сергею Сергеичу было бы в любом случае нелегко, имея в виду всю столь очевидную для понятий большинства наших современников энциклопедическую, почти невероятную эрудированность покойного академика, а также необычайное обаяние его личности. По-немецки говорят в подобном случае об Ausstrahlung, то есть "излучении", "флюидах" личности. Никакой эзотерики, всего лишь степень "магнетического воздействия"... Ну вот, опять мы оказались в 19-м веке с нашими дефинициями.
Как нам сделалось ясно из приведённого отрывка аверинцевской статьи, с понятием "филологии" связана и любовь, и плотью ставший смысл: воплотившийся посредством языковых структур в „телесности“ речи. Как любовь немыслима без телесности, так и филология немыслима без Речи. А уж схваченной ли посредством письменности, или невозбранно льющейся в осенённости поэтическим или Божественным вдохновением,-- это, вероятно, не столь решающая вещь. Не зря же Пророк ислама клянётся "письменной тростью и тем, что пишут!" И в то же самое время его речь -- это Речь изустная, дарованная в Книге, которая и не "книга" вовсе, а --"Рецитация"! Речь самого Господа, по вере мусульман. Коран и существует-то, если как "текст", то прежде всего как текст устный, "инлибрация" Божественной Речи. Впрочем, мы опять же несколько отвлеклись.
С другой стороны, филолог вообще, а филолог-востоковед в частности и в особенности, имеет зачастую дело с рукописями. Когда я слышу о рукописях, то приходят мне на ум прежде всего не мои, индийско-санскритские, которыми приходится немало заниматься, а имя академика Крачковского и его размышления "над арабскими рукописями": "Рукописи сближают людей. Знакомство с ними, как проникновение в природу, как восприятие искусства расширяет горизонт человека, облагораживает всю его жизнь, делает его участником великого движения человечества на пути культуры. Рукописи, как природа и искусство, должны быть достоянием всех чувствующих их людей и открыты всем учёным..."
Почти полностью прав г-н В. Емельянов, что "востоковедением можно заниматься, не отходя от компьютера". Многие рукописи доступны сегодня в режиме "онлайн", хотя бы для специалистов. Конечно, в востоковедении специально индологическом ещё огромное множество не то чтобы неотсканированных рукпописей, но и даже вовсе нигде не учтённых и неизвестных: в библиотечных завалах в Индии, сваленные где-нибудь в деревянных или картонных коробках, или в частных, семейных коллекциях.
А уж о многих классических текстах и говорить нечего: например, великие эпические произведения, Махабхарата и Рамаяна, давно доступны на санскрите в виде электронных текстов. Для поисков какого-нибудь конкретного термина вовсе необязательно прочитывать все десятки тысяч стихов, достаточно ввести искомое слово в поисковую машину.Так что в некотором смысле мечта академика Крачковского сбывается. Многие рукописи, да и тексты как таковые, практически доступны широкой публике.
Вопрос только в том, а нужны ли они этой публике вообще?.. И "сближают ли они людей"?
Вопрос о "нужности", то есть о практической приложимости филологических наук, встаёт не менее остро. Мне его задают друзья, не являющиеся филологами, или просто знакомые, сталкиваясь с моей "чудаковато-маргинальной" санскритологической фигурой. "А что, на этом можно хорошо подзаработать?",--спрашивают они не без некоторого ехидства. И это почти наверняка самый первый вопрос. То, что чем-либо можно заниматься просто потому, что это нечто любишь, даже на обсуждение не ставится. Всякое занятие должно приносить доход, причём желательно немалый. Тогда тебя будут воспринимать всерьёз. Будь ты в той же Австрии, Германии или Швейцарии "профессором Гыгыгы" каких угодно игрушечных, кукольных или леденцовых наук, но -- именно "ординарным профессором" (Herr Ordentlicher Universitätsprofessor), то есть государственным чиновником с более чем хорошим окладом, почти ни при каких условиях не подлежащим увольнению, никто и не вздумает ухмыляться твоему профессорству. Каким бы смешным оно на самом деле ни оказалось. Будь ты хоть "специалистом по запятым у Андрея Белого" или уникальным знатоком "левой перчатки с правой ноги" Анны Андреевны Ахматовой... Ты достиг своей цели! Ты -- стал кем-то. Для "потребителя культуры" знания данного обстоятельства достаточно.
Давайте-ка здесь зацепимся за произнесённое слово о "потребителе культуры", который должен выносить вердикт о нужности или, наоборот, полной бессмысленности твоей экзистенции. Данный термин (если это действительно термин, а не ходовое журналистское, всем известное выражение) я прочёл и в упомянутой статье "Филология после Аверинцева": „Изменяется не только филология. Изменяется сам тип потребителя культуры (…) Доминирующим человеческим типом повсеместно стал американский образованный яппи-космополит, работающий по найму в разных странах, читающий мировую литературу только в переводах, а еще лучше – в пересказах на свой язык“. И я боюсь, что это действительно так, что это горькая правда, заставляющая нас по раздумии с автором согласиться.
И если наука или культура ориентируется на "потребителя", причём потребителя „средне-статистического", в самом отрадном случае пролистывающего свой Readers Digest между кофием и сигаретой, то тогда культура в её традиционном понимании действительно умерла, осталась её цивилизационная мумия, да и та грозит рассыпаться в прах. Ибо вся заплесневела, а люди забыли секрет изготовления бальзамирующего раствора, поскольку последний не был до сего дня востребован. Прав, тысячу раз прав Освальд Шпенглер, предрекавший "Закат Европы".
Другой вопрос, а померкнет ли "едва ли существующий" ныне,-- или в скором времени, -- авторитет Библии или античных классиков, Августина и Аквината, всего того, что понимается обычно под собирательным обозначением Средиземноморской, -- иудео-христианской, -- культуры, для "образованного яппи-космополита"? Вопрос в том, есть ли чему вообще меркнуть? Но ведь также и в том, а как вообще понимать образование? Классического образования, предполагающего универсальную образованность, давно уже нет даже во вроди бы престижных классических гимназиях в "германоязычной" Европе (о других частях судить не берусь, но предполагаю, что и там дела обстоят не лучше).
А "яппи-космополит", или современный "либерал", не терпящий никакой сословности, иерархичности и вообще "границ", навряд ли склонит голову перед авторитетом Конфуция, этой самой иерархичностью прямо-таки пронизанного.
Навряд ли он будет вместо чтения своих утренних газет или развлекухи компьютерных игр таскать в ноутбуке и хотя бы наспех проглядывать последние, только что полученные сканы рукописей "Маснави" Мауланы, Ньяябхашьи, диванов Мутанабби или конфуцианских класссиков. Что-то мало верится.
Прав автор статьи, говоря, что "проблемой стал не только текст, но и читатель текста"! Не могу лишь согласиться с его выводами из проделанного анализа. Перестанет ли личность Аверинцева оказывать воздействие "на молодые умы" -- это всё же не нам решать. От "молодых умов", если они и вправду так умны, мы можем ожидать и достаточно умных выводов. Если же гибель подобно камнем падающему самолёту предрекается самому понятию образованности, символом которой может служить метафора "аверинцевское направление", тогда, конечно, и сопротивляться не имеет смысла. Только так ли это?
Остаётся только спросить, а что же эти молодые умы вообще способно вдохновлять? Таблицы запятых у любимых авторов? Компьютерный анализ структур какого либо "текста", дальнейшее вычленение его "редакций", изводов, рисование бесконечных "стемм" рукописей, подсчёт графических символов?
Я не смею заявить, что все эти вещи "не нужны". Вовсе нет. Профессиональные филологи среди нас знают лучше кого бы то ни было, из каких на первый взгляд скучных мелочей складывается порою наука. Но мы же рассуждаем не про научную повседневность в её рутинном аспекте или про технический инструментарий научных исследований. Мы говорим про вдохновение, про "воздействие на молодые умы"...
Обращаясь каждодневно среди студентов нашей волшебной санскритско-тибетской феерии, не могу не замечать чаяний этой самой желторотенькой молодёжи, особенно только пришедшей от гимназических парт. Не гауссианы "распределений мушиных следов на южно-индийских рукописях на пальмовых листьях " ищут они, как бы ни были порою подобные изыскания "интересны" с точки зрения академической науки. Они ищут Того, кто бы всю увлекательность подобного путешествия в заповедный мир науки -- продемонстрировал, явил собою. Они ищут Личность, и неважно, будет ли это личность учёного филолога, философа, -- или же какого-нибудь самозваного "гуру" с готовыми рецептами на все незамысловатые случаи жизни.
Не найдя этой Личности в условиях современного университета, многие из учащейся, самой неординарной и талантливой молодёжи курса не заканчивают и попросту сбегают. Ну и пусть их, могли бы мы подумать. Ведь кто-нибудь да останется...
Только останется ли?..
Личность же немыслима без "лика", без "образа и подобия..." Невозможна без любви -- и не просто любви к избранному предмету научных изысканий. Полюбить, наверное, со временем можно и "запятые", и своё собственное отражение в мутноватом, мухами засиженном зеркале. Об этой ли любви идёт речь?
Невозможна личность без любви к Слову, которым "начало быть, что начало быть". К слову письменному, -- и к устной речи; к Его могуществу, людей соединяющему, но и -- прочерчивающему своим обоюдоострым мечём твёрдые границы.
Можно ли любить компьютер? Наверное, возможно, если подразумевать зависимость от его технических преимуществ перед печатной машинкой и записной книжкой. Только странная любовь будет... Мыслимо ли сохнуть душою по телефону, откуда доносится голос любимого существа? Наверное, всё-таки нет. Здесь мы понимаем более чётко, ЧТО есть цель, а что всего лишь средство.
Не так ли и с наукой дело обстоит?
В этом отношении "аверинцевского направления", я дерзну высказать, вообще нет. И не было. Был человек, личность которого во всей своей магнетической силе продолжает являть собой пример. Для подражания? Для научения или назидания?.. Бог весть.
Аверинцев не принадлежит нашему времени не просто потому, что не повторится "условий советской неволи". Будет другая неволя. Диктат страстей, мифы об отсутствии мифологии, не менее жёсткие, чем прежние -- безусловно породят её. Как говаривал, да и писал Аверинцев: "Неверующим людям свойственна необычайное легковерие". Аверинцев не повторится, как не могут повториться вообще любые крупные личности. Будут, наверняка будут эпигоны! Будут и противники его "направления". Но состоится ли -- личность?
Лишившись своего мистического ореола богосыновства, Слово, поставленное на службу потребностям современного нигилизма и превращённое в "текст" рекламы симулякров культуры, заставляет нас вспомнить об амбивалентности всякого земного занятия.
Если на место "любви" заступил "секс", как нас уверяют, -- то и филолог вообще, и востоковед в частности, вероятно, сможет себе найти применение в условиях нового мирового порядка "образованного яппи-американизма" новых Базаровых, сладострастно терзающих своих лягушек. Вместо структурообразующей роли "любящей Речь" и "Речью любимой" Личности филолога на повестку дня ремесленников от новой науки встанет словесное оформление-легитимация произвольного обращения со Словом, манипуляция им.
Одна из Кассандр новой эпохи, Дж. Оруэлл, давно как-то говорил, что "мир -- это война", а "любовь -- это ненависть". Что ж, оксюмороны тоже принадлежат к выразительным средствам словесности. Только если их дух охватывает целые народы подобно пандемии, словесностъ заканчивается и начинается что-то совсем иное. Двадцатый век это неплохо показал.
И, наконец, последнее. Ответ на заданный в самом начале вопрос, вынесенный даже подзаголовком: Почему же Ваш покорный слуга продолжает заниматься филологией? Почему наивный ориенталист-маргинал до сих пор не оставил этого вроде как бесперспективного занятия?
Ответ подразумевает также несколько виноватый, слегка неуверенный тон, в котором больше надежды на интуитивное понимание со стороны собеседников, нежели достоверного знания: "Наверное, потому что ему довелось лично знать С.С. Аверинцева..."