"Отступничество [от христианской веры — Э. Л.] активное принимало у нас, особенно в 20-е — 30-е годы, формы чудовищной одержимости, отчасти сравнимой с тем, что повидали монастыри некоторых частей Испании в годы гражданской войны, однако свирепствовавшей гораздо дольше, гораздо регулярнейй и на большем пространстве.
Возрежусь от кровавых примеров, расскажу только, что сам слышал ребёнком от старушки, приехавшей в Москву из деревни.
[Здесь, видимо, место сделать "редакторское" отступление и сказать, что старушка эта была "нянюшка" Сергея Сергеевича по имени Надежда Ивановна, как я знаю лично от самого Сергея Сергеевича и его жены Натальи Петровны. Возможно, этот факт нигде больше, кроме самого узкого круга родных С. С. А., неизвестен. Так пусть же наша недолговечная память при помощи технических средств и по цепочке устного предания, хотя бы таким образом донесёт до потомков имя няни Аверинцева — примеч. Э. Л.].
У них в ту пору, покя ещё не была закрыта церковь, , местные комсомольцы забирались на колокольню и — прости, читатель — мочились оттуда на крестный ход: на собственных отцов да матерей, дедушек да бабушек. Не "инородцы" с окраин, даже не партийцы из города: местные, деревенские, свои парни, плоть от плоти и кость от кости крестьянской Руси. Может быть, самое поразительное, что собеседница моя говорила, а я слушал — без гнева и уж во всяком случае без удивления, только удручённо, не более. Такой была повседневность, такими были скучные, обнообразные будни нашей земли — из года в год, из десятилетия в десятилетие.
Но теперь поразмыслим: чтобы лихие мальчишки могли вести себя подобвным образом, — до какой же степени забитости должны были дойти старшие? И здесь сыграло9 свою роль, как кажется, то, что мы, русские, как-то чересчур жалеем своих деток. Возьмём семьи, где младшее поколение не рвалось учиствовать в буйном антирелигиозном хулиганстве, где родителям удалось передать детям крупицу уважения к религиозной традиции, а в лучшем случае — трепещущий под ветром, но ведь и разгорающийся от него огонёк веры. Даже в таких семьях — часто ли родители находили нужные слова и нужную решимость. чтобы рассказать своим сыновьям и дочерям о живой истории Церкви и гонений на Церковь, той истории, которой сами были свидетелями? Чтобы передать память боли из рук в руки?
Всё это куда как понятно. Человек, который себя не пожалеет, ребёнка своего — пожалеет.. Притом чересчур малому дитяти естественным образом не доверяют жутких тайн, чтобы они не омрачили его сознание, а он не выдал их в своём лепете кому не надо, — но дитя вырастает неприметно и быстро, и пока родители буду собираться с духом для разговора, перед ними, глёядишь, уже парень, оболваненный школой и комсомолом, с которым поздно беседовать о мученичестве старших. Вчера было рано, сегодня рано — завтра будет поздно: о, как хорошо был известен такой счёт времени верующим родителям в нашей стране. Сейчас корят высших иерархов... но мы сами-то, русская нация как целое? Хранила ли имена мучеников народная память, именно народная — как нечто существенно отличное от воспоминаний отдельных лиц..."
[из статьи С. С. Аверинцева "Мы и наши иерархи: вчера и сегодня", опубликовано в сборнике: С. С. Аверинцев "София-Логос: Словарь", Дух i Лiтера, Киев 2001]
