Вся духовная формация члена Общества Иисуса (Ордена иезуитов) направлена на интериоризацию символических структур христианской "истории спасения" посредством Духовных упражнений, сформулированных Игнатием Лойолой, и немедленное выведение этих структур вовне, в виде практической деятельности. По сути своей эта торопливость смены интенции в некоторой степени похожa на другую спешку, доминиканцев: contemplari et contemplata aliis tradere, передать другим в душпастырском рвении то, что только что сам едва успел созерцать в своей "внутренней клети" (речь об этих же самых символических структурах сознания, наполняемых требуемой образностью).( Collapse )
Данная заметка будет интересной для тех, кто внимательно просмотрел дебаты Славоя Жижека с Джорданом Питерсоном.
Мой предварительный, наскоро, комментарий к заметке, то есть, по сути, субкомментарий на само событие:
Очень любопытный взгляд на вещи с точки зрения человека русской культуры, пусть его фамилия и Саркисьянц. Знаменитый совет Питерсна "привести сперва в порядок свою комнату, прежде чем спасать мир", разумеется, неимоверно скучен. Вся текстовая русская культура как раз и выросла из пафоса спасения никак не меньше, чем всего мира, при полном пренебрежении свoей комнатой и вообще непосредственным окружением. Условный "русский человек" (сферический и в вакууме) ищет во всём литературу, чего было предстаточно в выступлении Жижека, но не было у Питерсона. Такой условный русский презирает здравый смысл, чего с избытком в Питерсоне, но нет в Жижеке. Здравый смысл относим человеком русской культуры к мещанским добродетелям. В его представлении он соседствует с ненавистным фикусом в кадке и презренными фарфоровыми слониками.
Тривиальным Питерсон кажется русскому, ищущему всегда острых литературных ощущений и новизны и сoвершенно в этом поиске потерянному. А на Западе, съехавшем с катушек по-другому, чем это происходит в России, нужно вновь найти дорогу к здравому смыслу, пророческим голосом которого и выступает Питерсон. При любом переводе Питерсона на русский язык теряется интонация, а обычные для западного мира сравнения (ср. его знаменитые лобстеры, которых более принято называть по-русски омарами) звучат экзотическими изысками. ( Collapse )
Литературный критик и поэт Самуэль Джонсон произнёс в 1775 г. в Литературном клубе своё знаменитое изречение: "Патриотизм -- последнее прибежище негодяя". Но времена меняются. В нынешней застойной меркелевской Центральной Европе патриотизм, пожалуй, является одним из последних прибежищ человека, старающего остаться хоть сколько-нибудь порядочным и пытающегося хоть сколько-нибудь самостоятельно думать, отделяя себя от послушной массы.
Противоположностью является всё умственное пространство захвативший левацкий мейнстрим с его культурным мраксизмом (cultural Marxism), с его газетёнками, лозунгами которых являются популярные изречения с демонстраций зелёных большевиков: "Германия -- сдохни!" (Deutschland, verrecke!) и "Германии никогда больше не быть!" (Nie wieder Deutschland!) [дословно можно перевести только с неуклюжим анaколуфом: "Германия -- никогда больше!"]. ( Collapse )
Интересно, как со временем меняется восприятие некоторых реалий, бывших некогда саморазумеющимися. При чтениии научных статей на русском языке мне бросается в глаза безличный, имперсональный их стиль, выдержанный в pluralis maiestaticus или, возможно, в pluralis modestiae. Везде, куда не взглянешь: "В своей статье мы исследуем/по нашему мнению/мы думаем" и т. п. Это при том, что автор нередко один.
В данном фрагментарном очерке мне бы хотелось подумать над такими знаменательными явлениями общественного сознания, как постмодернизм и психоанализ. Давно став общепризнанной идеологией рас-ценивания всех ценностей (первый) и массовой психотехникой, диктующей новую жёсткую нормативность в постхристианском обществе (второй), оба феномена являются, на мой взгляд, двумя гранями одного массированного процесса расчеловечивания человека в его традиционном европейском понимании. Ответов здесь за малостию очерка не даётся, ставится лишь в общих чертах диагноз, прогноз же видится неутешительным: "пациент скорее мёртв, чем жив". Желающим продолжения читать здесь.
„Философия не может иметь своего специфического объекта, поскольку её единственный, не-специфический объект -- мышление самого философствующего, а то, о чём философствующий мыслит, когда он мыслит, -- вторично, случайно и временно.
